Неточные совпадения
Он считал переделку экономических условий вздором, но он всегда чувствовал несправедливость своего избытка в сравнении с бедностью народа и теперь
решил про себя, что, для того чтобы чувствовать себя вполне правым, он, хотя прежде
много работал и нероскошно жил, теперь будет еще больше работать и еще меньше будет позволять себе роскоши.
Так как мужу надо было ехать встречать кого-то по службе, а жене в концерт и публичное заседание юго-восточного комитета, то надо было
много решить и обдумать.
Ее тревожит сновиденье.
Не зная, как его понять,
Мечтанья страшного значенье
Татьяна хочет отыскать.
Татьяна в оглавленье кратком
Находит азбучным порядком
Слова: бор, буря, ведьма, ель,
Еж, мрак, мосток, медведь, метель
И прочая. Ее сомнений
Мартын Задека не
решит;
Но сон зловещий ей сулит
Печальных
много приключений.
Дней несколько она потом
Всё беспокоилась о том.
«Да, у нее нужно бывать», —
решил Самгин, но второй раз увидеть ее ему не скоро удалось, обильные, но запутанные дела Прозорова требовали
много времени, франтоватый письмоводитель был очень плохо осведомлен, бездельничал, мечтал о репортаже в «Петербургской газете».
«Разумеется, я вовсе не желаю победы таким быкам», — подумал он и
решил вычеркнуть из своей памяти эту неприятную встречу, как пытался вычеркивать
многое, чему не находил удобного места в хранилище своих впечатлений.
Пред весною исчез Миша, как раз в те дни, когда для него накопилось
много работы, и после того, как Самгин почти примирился с его существованием. Разозлясь, Самгин
решил, что у него есть достаточно веский повод отказаться от услуг юноши. Но утром на четвертый день позвонил доктор городской больницы и сообщил, что больной Михаил Локтев просит Самгина посетить его. Самгин не успел спросить, чем болен Миша, — доктор повесил трубку; но приехав в больницу, Клим сначала пошел к доктору.
Многие уже
решили, подменив понятия: с божеством или с человечеством?
— Не все, — ответил Иноков почему-то виноватым тоном. — Мне Пуаре рассказал, он очень
много знает необыкновенных историй и любит рассказывать. Не
решил я — чем кончить? Закопал он ребенка в снег и ушел куда-то, пропал без вести или — возмущенный бесплодностью любви — сделал что-нибудь злое? Как думаете?
«В эти три,
много четыре дня должно прийти; подожду ехать к Ольге», —
решил он, тем более что она едва ли знает, что мосты наведены…
И Анисья, в свою очередь, поглядев однажды только, как Агафья Матвеевна царствует в кухне, как соколиными очами, без бровей, видит каждое неловкое движение неповоротливой Акулины; как гремит приказаниями вынуть, поставить, подогреть, посолить, как на рынке одним взглядом и много-много прикосновением пальца безошибочно
решает, сколько курице месяцев от роду, давно ли уснула рыба, когда сорвана с гряд петрушка или салат, — она с удивлением и почтительною боязнью возвела на нее глаза и
решила, что она, Анисья, миновала свое назначение, что поприще ее — не кухня Обломова, где торопливость ее, вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность движений устремлена только на то, чтоб подхватить на лету уроненную Захаром тарелку или стакан, и где опытность ее и тонкость соображений подавляются мрачною завистью и грубым высокомерием мужа.
Он думал, что она тоже выкажет смущение, не сумеет укрыть от
многих глаз своего сочувствия к этому герою; он уже
решил наверное, что лесничий — герой ее романа и той тайны, которую Вера укрывала.
— Не знаю; не берусь
решать, верны ли эти два стиха иль нет. Должно быть, истина, как и всегда, где-нибудь лежит посредине: то есть в одном случае святая истина, а в другом — ложь. Я только знаю наверно одно: что еще надолго эта мысль останется одним из самых главных спорных пунктов между людьми. Во всяком случае, я замечаю, что вам теперь танцевать хочется. Что ж, и потанцуйте: моцион полезен, а на меня как раз сегодня утром ужасно
много дела взвалили… да и опоздал же я с вами!
Так же трудно показалось нынче утром сказать всю правду Мисси. Опять нельзя было начинать говорить, — это было бы оскорбительно. Неизбежно должно было оставаться, как и во
многих житейских отношениях, нечто подразумеваемое. Одно он
решил нынче утром: он не будет ездить к ним и скажет правду, если спросят его.
— Ты говоришь о моем намерении жениться на Катюше? Так видишь ли, я
решил это сделать, но она определенно и твердо отказала мне, — сказал он, и голос его дрогнул, как дрожал всегда, когда он говорил об этом. — Она не хочет моей жертвы и сама жертвует, для нее, в ее положении, очень
многим, и я не могу принять этой жертвы, если это минутное. И вот я еду за ней и буду там, где она будет, и буду, сколько могу, помогать, облегчать ее участь.
Я спрашивал себя
много раз: есть ли в мире такое отчаяние, чтобы победило во мне эту исступленную и неприличную, может быть, жажду жизни, и
решил, что, кажется, нет такого, то есть опять-таки до тридцати этих лет, а там уж сам не захочу, мне так кажется.
— А зато я за вас думала! Думала и передумала! Я уже целый месяц слежу за вами с этою целью. Я сто раз смотрела на вас, когда вы проходили, и повторяла себе: вот энергический человек, которому надо на прииски. Я изучила даже походку вашу и
решила: этот человек найдет
много приисков.
План его состоял в том, чтобы захватить брата Дмитрия нечаянно, а именно: перелезть, как вчера, через тот плетень, войти в сад и засесть в ту беседку «Если же его там нет, — думал Алеша, — то, не сказавшись ни Фоме, ни хозяйкам, притаиться и ждать в беседке хотя бы до вечера. Если он по-прежнему караулит приход Грушеньки, то очень может быть, что и придет в беседку…» Алеша, впрочем, не рассуждал слишком
много о подробностях плана, но он
решил его исполнить, хотя бы пришлось и в монастырь не попасть сегодня…
Староверы говорили мне, что обе упомянутые реки очень порожисты и в горах
много осыпей. Они советовали оставить мулов у них в деревне и идти пешком с котомками. Тогда я
решил отправиться в поход только с Дерсу.
По сторонам высились крутые горы, они обрывались в долину утесами. Обходить их было нельзя. Это отняло бы у нас
много времени и затянуло бы путь лишних дня на четыре, что при ограниченности наших запасов продовольствия было совершенно нежелательно. Мы с Дерсу
решили идти напрямик в надежде, что за утесами будет открытая долина. Вскоре нам пришлось убедиться в противном: впереди опять были скалы, и опять пришлось переходить с одного берега на другой.
Хей-ба-тоу тоже
решил зазимовать на Кусуне. Плавание по морю стало затруднительным: у берегов появилось
много плавающего льда, устья рек замерзли.
Поговорив немного с туземцами, мы пошли дальше, а Дерсу остался. На другой день он догнал нас и сообщил
много интересного. Оказалось, что местные китайцы
решили отобрать у горбатого тазы жену с детьми и увезти их на Иман. Таз
решил бежать. Если бы он пошел сухопутьем, китайцы догнали бы его и убили. Чан Лин посоветовал ему сделать лодку и уйти морем.
Лудевая фанза была маленькая, и китайцев набралось в ней
много, поэтому я
решил пройти еще несколько километров и заночевать под открытым небом.
В 5 часов мы подошли к зверовой фанзе. Около нее я увидел своих людей. Лошади уже были расседланы и пущены на волю. В фанзе, кроме стрелков, находился еще какой-то китаец. Узнав, что мы с Дерсу еще не проходили, они
решили, что мы остались позади, и остановились, чтобы обождать. У китайцев было
много кабарожьего мяса и рыбы, пойманной заездками.
Обсудив наше положение, мы
решили спуститься в долину и идти по течению воды. Восточный склон хребта был крутой, заваленный буреломом и покрытый осыпями. Пришлось спускаться зигзагами, что отняло
много времени. Ручей, которого мы придерживались, скоро стал забирать на юг; тогда мы пошли целиной и пересекли несколько горных отрогов.
Это не было ни отчуждение, ни холодность, а внутренняя работа — чужая другим, она еще себе была чужою и больше предчувствовала, нежели знала, что в ней. В ее прекрасных чертах было что-то недоконченное, невысказавшееся, им недоставало одной искры, одного удара резцом, который должен был
решить, назначено ли ей истомиться, завянуть на песчаной почве, не зная ни себя, ни жизни, или отразить зарево страсти, обняться ею и жить, — может, страдать, даже наверное страдать, но
много жить.
Вот о кучерской жизни и мечтали «фалаторы», но редко кому удавалось достигнуть этого счастья.
Многие получали увечье — их правление дороги отсылало в деревню без всякой пенсии. Если доходило до суда, то суд
решал: «По собственной неосторожности».
Многие простужались и умирали в больницах.
Я не берусь
решить, чье мненье справедливее: для этого нужны точнейшие наблюдения не одного, а
многих охотников.
Многие охотники говорили мне, что есть две породы серых уток, сходных перьями, но различающихся величиною. Сначала я сам разделял это мнение, потому что точно в величине их замечал большую разницу; впоследствии же убедился, что она происходит от разности возраста. Впрочем, все еще остается некоторое сомнение, и я предоставляю
решить его опытнейшим охотникам.
Бурлак, идущий в кабак повеся голову и возвращающийся обагренный кровию от оплеух,
многое может
решить доселе гадательное в истории российской.
Многие орочи
решили как-нибудь пробиться до весны около моря, рассчитывая на случайный улов мелкой рыбешки в полосе мелководья.
Одни
решили, что она
много о себе думает; другие, что она ехидная-преехидная: все молчит да выслушивает; третьи даже считали ее на этом же основании интриганкой, а четвертые, наконец, не соглашаясь ни с одним из трех вышеприведенных мнений, утверждали, что она просто дура и кокетка.
В своей чересчур скромной обстановке Женни, одна-одинешенька, додумалась до
многого. В ней она
решила, что ее отец простой, очень честный и очень добрый человек, но не герой, точно так же, как не злодей; что она для него дороже всего на свете и что потому она станет жить только таким образом, чтобы заплатить старику самой теплой любовью за его любовь и осветить его закатывающуюся жизнь. «Все другое на втором плане», — думала Женни.
Зато с удивительной быстротой, легкостью и остроумием она умела
решать всевозможные устные шутливые задачи-головоломки, да и сама помнила их еще очень
много из деревенского тысячелетнего обихода.
— Вот ты увидишь, увидишь, что будет, — наскоро шепнула она мне. — Я теперь знаю все, все угадала. Виноват всему он.Этот вечер
много решит. Пойдем!
— Расскажите подробнее. Слушайте: я ужасно желаю видеть Наташу, потому что мне
много надо с ней переговорить, и мне кажется, что мы с ней все
решим. А теперь я все ее представляю себе в уме: она должна быть ужасно умна, серьезная, правдивая и прекрасная собой. Ведь так?
— Но я еще лучше понимаю, что если б она пожелала видеть во мне танцмейстера, то это было бы
много полезнее. Я отплясывал бы, но, по крайней мере, вреда никому бы не делал. А впрочем, дело не в том: я не буду ни танцмейстером, ни адвокатом, ни прокурором — это я уж
решил. Я буду медиком; но для того, чтоб сделаться им, мне нужно пять лет учиться и в течение этого времени иметь хоть какие-нибудь средства, чтоб существовать. Вот по этому-то поводу я и пришел с вами переговорить.
Он так и сделал. Но прежде приехал к отцу, с которым у него были неприятные отношения за новую семью, которую завел отец. Теперь же он
решил сблизиться с отцом. И так и сделал. И отец удивлялся, смеялся над ним, а потом сам перестал нападать на него и вспомнил
многие и
многие случаи, где он был виноват перед ним.
«Неужели она… она? — подумал я. — Неужели начинается?» Но я скоро
решил, что она не она и что еще не начинается. «Во-первых, она нехороша, — подумал я, — да и она просто барышня, и с ней я познакомился самым обыкновенным манером, а та будет необыкновенная, с той я встречусь где-нибудь в необыкновенном месте; и потом мне так нравится это семейство только потому, что еще я не видел ничего, — рассудил я, — а такие, верно, всегда бывают, и их еще очень
много я встречу в жизни».
Мы стали приближаться к Новочеркасску. Последнюю остановку я
решил сделать в Старочеркасске, — где, как были слухи,
много заболевало народу, особенно среди богомольцев, — но не вышло. Накануне, несмотря на прекрасное питание, ночлеги в степи и осторожность, я почувствовал недомогание, и какое-то особо скверное: тошнит, голова кружится и, должно быть, жар.
Правда, собираясь сюда, я было подумал сначала молчать; но ведь молчать — большой талант, и, стало быть, мне неприлично, а во-вторых, молчать все-таки ведь опасно; ну, я и
решил окончательно, что лучше всего говорить, но именно по-бездарному, то есть
много,
много,
много, очень торопиться доказывать и под конец всегда спутаться в своих собственных доказательствах, так чтобы слушатель отошел от вас без конца, разведя руки, а всего бы лучше плюнув.
Вознамерившись последнее обстоятельство разузнать поподробнее, Крапчик
решил мысленно, что обо все этом пока нечего
много беспокоиться; но между тем прошел день, два, три, Катрин все сидела у себя наверху и не сходила вниз ни чай пить, ни обедать, так что Крапчик спросил, наконец, ее горничную: «Что такое с барышней?» Та отвечала, что барышня больна.
Я слишком
много стал думать о женщинах и уже
решал вопрос: а не пойти ли в следующий праздник туда, куда все ходят? Это не было желанием физическим, — я был здоров и брезглив, но порою до бешенства хотелось обнять кого-то ласкового, умного и откровенно, бесконечно долго говорить, как матери, о тревогах души.
— А вы, отец Захария, как вы
много логике учились, так вы вот это прочитайте: «Даде в руку его посох». Нуте-ка,
решите по логике: чему такая надпись соответствует!
Когда в конце обедни великолепный расчесанный дьякон провозгласил «
многая лета» и певчие прекрасными голосами дружно подхватили эти слова, Николай, оглянувшись, заметил стоявшую у окна Нелидову с ее пышными плечами и в ее пользу
решил сравнение с вчерашней девицей.
«2) Всякая война не может быть объявлена ранее двух месяцев после события (incident), которое ее вызовет. (Затруднение тут будет в том, чтобы определять, какой именно incident вызовет войну, так как при всяком объявлении войны таких incidents очень
много и надо
решить, от какого считать два месяца.)
В хитрых черных глазах его вспыхнул презрительный огонек. Он думал, что Передонов пришел просить денег в долг, и
решил, что больше полутораста рублей не даст.
Многие в городе чиновники должны были Скучаеву более или менее значительные суммы. Скучаев никогда не напоминал о возврате долга, но зато не оказывал дальнейшего кредита неисправным должникам. В первый же раз он давал охотно, по мере своей свободной наличности и состоятельности просителя.
На днях приезжает ко мне из Петербурга К***, бывший целовальник, а ныне откупщик и публицист. Обрадовались; сели, сидим. Зашла речь об нынешних делах. Что и как.
Многое похвалили, иному удивились, о прочем прошли молчанием. Затем перешли к братьям-славянам, а по дороге и «больного человека» задели.
Решили, что надо пустить кровь. Переговорив обо всем, вижу, что уже три часа, время обедать, а он все сидит.
У него был только один соперник — инспектор врачебной управы Крупов, и председатель как-то действительно конфузился при нем; но авторитет Крупова далеко не был так всеобщ, особенно после того, как одна дама губернской аристократии, очень чувствительная и не менее образованная, сказала при
многих свидетелях: «Я уважаю Семена Ивановича; но может ли человек понять сердце женщины, может ли понять нежные чувства души, когда он мог смотреть на мертвые тела и, может быть, касался до них рукою?» — Все дамы согласились, что не может, и
решили единогласно, что председатель уголовной палаты, не имеющий таких свирепых привычек, один способен
решать вопросы нежные, где замешано сердце женщины, не говоря уже о всех прочих вопросах.
Все это вместе
решило меня сделать первый опыт на русском языке. Охотников до уженья
много на Руси, особенно в деревнях, и я уверен, что найду в них сочувствие. Прошу только помнить, читая мою книжку, что она не трактат об уженье, не натуральная история рыб. Моя книжка ни больше ни меньше как простые записки страстного охотника: иногда поверхностные, иногда односторонние и всегда неполные относительно к обширности обоих предметов, сейчас мною названных.
— Хозяйка, — сказал он, бросая на пол связку хвороста, старых ветвей и засохнувшего камыша, — на вот тебе топлива: берегом идучи, подобрал. Ну-ткась, вы,
много ли дела наделали? Я чай, все более языком выплетали… Покажь: ну нет, ладно, поплавки знатные и неводок, того, годен теперь стал… Маловато только что-то сработали… Утро, кажись, не один час: можно бы и весь невод
решить… То-то, по-вашему: день рассвел — встал да поел, день прошел — спать пошел… Эх, вы!